Максимилиан Александрович Волошин. Жизнь и творчество русского поэта. Стихотворение Четверть века

Максимилиан Александрович Волошин
Стихотворение Четверть века
 
 Каждый рождается дважды. Не я ли
 В духе родился на стыке веков?
 В год изначальный двадцатого века
 Начал головокружительный бег.
 Мудрой судьбою закинутый в сердце
 Азии, я ли не испытал
 В двадцать три года всю гордость изгнанья
 В рыжих песках туркестанских пустынь?
 В жизни на этой магической грани
 Каждый впервые себя сознаёт
 Завоевателем древних империй
 И заклинателем будущих царств.
 Я проходил по тропам Тамерлана,
 Отягощённый добычей веков,
 В жизнь унося миллионы сокровищ
 В памяти, в сердце, в ушах и в глазах.
 Солнце гудело, как шмель, упоённый
 Зноем, цветами и запахом трав,
 Век разметал в триумфальных закатах
 Рдяные перья и веера.
 Ширились оплеча жадные крылья,
 И от пространств пламенели ступни,
 Были подтянуты чресла и вздуты
 Ветром апостольские паруса.
 Дух мой отчаливал в жёлтых закатах
 На засмолённой рыбацкой ладье —
 С Павлом — от пристаней Антиохии,
 Из Монсеррата — с Лойолою в Рим.
 Алые птицы летели на запад,
 Шли караваны, клубились пески,
 Звали на завоевание мира
 Синие дали и свёртки путей.
 Взглядом я мерил с престолов Памира
 Поприща западной тесной земли,
 Где в утаённых портах Средиземья,
 На берегах атлантических рек
 Нагромоздили арийские расы
 Улья осиных разбойничьих гнёзд.
 Как я любил этот кактус Европы
 На окоёме Азийских пустынь —
 Эту кипящую магму народов
 Под неустойчивой скорлупой,
 Это огромное содроганье
 Жизни, заклёпанной в недрах машин,
 Эти высокие камни соборов,
 Этот горячечный бред мостовых,
 Варварский мир современной культуры,
 Сосредоточившей жадность и ум,
 Волю и веру в безвыходном беге
 И в напряжённости скоростей.
 Я со ступеней тысячелетий,
 С этих высот незапамятных царств,
 Видел воочью всю юность Европы,
 Всю непочатую ярь её сил.
 Здесь, у истоков Арийского мира,
 Я, преклонившись, ощупал рукой
 Наши утробные корни и связи,
 Вросшие в самые недра земли.
 Я ощутил на ладони биенье
 И напряженье артерий и вен —
 Неперекушенную пуповину
 Древней Праматери рас и богов.
 Я возвращался, чтоб взять и усвоить,
 Всё перечувствовать, всё пережить,
 Чтобы связать половодное устье
 С чистым истоком Азийских высот.
 С чем мне сравнить ликованье полёта
 Из Самарканда на запад — в Париж?
 Взгляд Галилея на кольца Сатурна…
 Знамя Писарро над сонмами вод…
 Было… всё было… так полно, так много,
 Больше, чем сердце может вместить:
 И золотые ковчеги религий,
 И сумасшедшие тромбы идей…
 Хмель городов, динамит библиотек,
 Книг и музеев отстоенный яд.
 Радость ракеты рассыпаться в искры,
 Воля бетона застыть, как базальт.
 Всё упоение ритма и слова,
 Весь Апокалипсис туч и зарниц,
 Пламя горячки и трепет озноба
 От надвигающихся катастроф.
 Я был свидетелем сдвигов сознанья,
 Геологических оползней душ
 И лихорадочной перестройки
 Космоса в «двадцать вторых степенях».
 И над широкой излучиной Рейна
 Сполохов первых пожарищ войны
 На ступенях Иоаннова Зданья
 И на сферических куполах.
 Тот, кто не пережил годы затишья
 Перед началом великой войны,
 Тот никогда не узнает свободы
 Мудрых скитаний по древней земле.
 В годы, когда расточала Европа
 Золото внуков и кровь сыновей
 На роковых перепутьях Шампани,
 В польских болотах и в прусских песках,
 Верный латинскому духу и строю,
 Сводам Сорбонны и умным садам,
 Я ни германского дуба не предал,
 Кельтской омеле не изменил.
 Я прозревал не разрыв, а слиянье
 В этой звериной грызне государств,
 Смутную волю к последнему сплаву
 Отъединённых историей рас.
 Но посреди ратоборства народов
 Властно окликнут с Востока, я был
 Брошен в плавильные горны России
 И в сумасшествие Мартобря.
 Здесь, в тесноте, на дне преисподней,
 Я пережил испытанье огнём:
 Страшный черёд всероссийских ордалий,
 Новым тавром заклеймивших наш дух.
 Видел позорное самоубийство
 Трона, династии, срам алтарей,
 Славу «Какангелия» от Маркса,
 Новой враждой разделившего мир.
 В шквалах убийств, в исступленьи усобиц
 Я охранял всеединство любви,
 Я заклинал твои судьбы, Россия,
 С углем на сердце, с кляпом во рту.
 Даже в подвалах двадцатого года,
 Даже средь смрада голодных жилищ
 Я бы не отдал всей жизни за веру
 Этих пронзительно зорких минут.
 Но… я утратил тебя, моя юность,
 На перепутьях и росстанях Понта,
 В зимних норд-остах, в тоске Сивашей…
 Из напряжённого стержня столетья
 Ныне я кинут во внешнюю хлябь,
 Где только ветер, пустыня и море
 И под ногой содроганье земли…
 Свист урагана и топот галопа
 Эхом ещё отдаётся в ушах,
 Стремя у стремени четверть пробега,
 Век — мой ровесник, мы вместе прошли.